Неточные совпадения
— Вы уже знаете, я думаю, что я нынче в ночь еду в Москву и беру вас с собою, — сказал он. — Вы будете жить у бабушки, a maman с
девочками остается здесь. И вы это знайте, что одно для нее будет утешение — слышать, что вы
учитесь хорошо и что вами довольны.
Он отвез жену за границу, Бориса отправил в Москву, в замечательное училище, где
учился Туробоев, а за Лидией откуда-то приехала большеглазая старуха с седыми усами и увезла
девочку в Крым, лечиться виноградом.
Нет, Верочка, это не странно, что передумала и приняла к сердцу все это ты, простенькая
девочка, не слышавшая и фамилий-то тех людей, которые стали этому учить и доказали, что этому так надо быть, что это непременно так будет, что «того не может не быть; не странно, что ты поняла и приняла к сердцу эти мысли, которых не могли тебе ясно представить твои книги: твои книги писаны людьми, которые
учились этим мыслям, когда они были еще мыслями; эти мысли казались удивительны, восхитительны, — и только.
Моя маленькая драма продолжалась: я
учился (неважно), переходил из класса в класс, бегал на коньках, пристрастился к гимнастике, ходил к товарищам, вздрагивал с замиранием сердца, когда в знойной тишине городка раздавалось болтливое шарканье знакомых бубенцов, и все это время чувствовал, что
девочка в серой шубке уходит все дальше…
Помню, когда мне было лет семь или восемь, в пансионе пани Окрашевской
училась со мной
девочка, дочь местного кондитера.
С этой почтой было письмо от родных покойного Вильгельма, по которому можно надеяться, что они будут просить о детях. Я уверен, что им не откажут взять к себе сирот, а может быть, и мать пустят в Россию. Покамест Миша
учится в приходском училище. Тиночка милая и забавная
девочка. Я их навещаю часто и к себе иногда зазываю, когда чувствую себя способным слушать шум и с ними возиться.
Девочки здесь
учились и здесь же спали ноги к ногам на зеленой шерстяной оттоманке.
До вечера мы не говорили друг с другом; я чувствовал себя виноватым, боялся взглянуть на него и целый день не мог ничем заняться; Володя, напротив,
учился хорошо и, как всегда, после обеда разговаривал и смеялся с
девочками.
Минута была странная, я как-то слишком была откровенна и чистосердечна; горячность, странная восторженность увлекли меня, и я призналась ему во всем… в том, что мне хотелось
учиться, что-нибудь знать, что мне досадно было, что меня считают
девочкой, ребенком…
Скоро я перестала
учиться у Покровского. Меня он по-прежнему считал ребенком, резвой
девочкой, на одном ряду с Сашей. Мне было это очень больно, потому что я всеми силами старалась загладить мое прежнее поведение. Но меня не замечали. Это раздражало меня более и более. Я никогда почти не говорила с Покровским вне классов, да и не могла говорить. Я краснела, мешалась и потом где-нибудь в уголку плакала от досады.
— Нет ли на селе
девочек, которые пожелали бы
учиться? Немного: четыре-пять
девочек…
И тут
девочка рассказала ему кое-что о себе. Она дочь профессора, который читает лекции в университете, но, кроме того, дает в Екатерининском институте уроки естественной истории и имеет в нем казенную квартиру. Поэтому ее положение в институте особое. Живет она дома, а в институте только
учится. Оттого она гораздо свободнее во времени, в чтении и в развлечениях, чем ее подруги…
Скоро мы перестали нуждаться в предбаннике: мать Людмилы нашла работу у скорняка и с утра уходила из дому, сестренка
училась в школе, брат работал на заводе изразцов. В ненастные дни я приходил к
девочке, помогая ей стряпать, убирать комнату и кухню, она смеялась...
— Мы с мужем люди небогатые, но образованные. Я
училась в прогимназии, а он в кадетском корпусе, хотя и не кончил… Но мы хотим быть богатыми и будем… Детей у нас нет, а дети — это самый главный расход. Я сама стряпаю, сама хожу на базар, а для чёрной работы нанимаю
девочку за полтора рубля в месяц и чтобы она жила дома. Вы знаете, сколько я делаю экономии?
Отрадина. Она хорошенькая и богатая, не то, что я. А была бедная
девочка; мы с ней давно знакомы, вместе
учиться бегали.
— Никого мне так не жаль, как нашу бедную Лизу.
Учится девочка в консерватории, постоянно в хорошем обществе, а одета бог знает как. Такая шубка, что на улицу стыдно показаться. Будь она чья-нибудь другая, это бы еще ничего, но ведь все знают, что ее отец знаменитый профессор, тайный советник!
— Нужно, чтобы
девочки воспитывались и
учились вместе с мальчиками, чтобы те и другие были всегда вместе.
Марья Ивановна. Хуже всего то, что он не занимается больше детьми. И я должна все решать одна. А у меня, с одной стороны, грудной, а с другой — старшие, и
девочки и мальчики, которые требуют надзора, руководства. И я во всем одна. Он прежде был такой нежный, заботливый отец. А теперь ему все равно. Я ему вчера говорю, что Ваня не
учится и опять провалится; а он говорит, что гораздо лучше бы было, чтобы он совсем вышел из гимназии.
И я думал: нет, вздор все мои клятвы! Что же делать? Прав Бильрот, — «наши успехи идут через горы трупов». Другого пути нет. Нужно
учиться, нечего смущаться неудачами… Но в моих ушах раздавался скрежет погубленной мною
девочки, — и я с отчаянием чувствовал, что я не могу, не могу, что у меня не поднимется рука на новую операцию.
Софья Петровна с Нан давно уже не посещала приюта. Всю последнюю зиму она провела в Швейцарии, где вот уже четыре года
училась в женской коллегии Нан.
Девочка оказалась весьма слабого здоровья, и доктора запретили ей петербургский климат.
Считали это несчастием, конечно, не потому, чтобы кто-нибудь признавал Сашеньку Гриневич, тогда еще
девочку, недостойною со временем хорошей партии, но потому, что взаимное тяготение детей обнаружилось слишком рано, так что предусмотрительные люди имели основание опасаться, чтобы такая ранняя любовь не помешала молодому человеку
учиться, окончить курс и стать на хорошую дорогу.
— Боже мой, — шептали мои губы, — помоги мне! Помоги, Боже, сделаться доброй, хорошей
девочкой, прилежно
учиться, помогать маме… не сердиться по пустякам!
— Прощай, — произнесла мама, и Тасе показалось миг, что она слышит прежние мягкие и ласковые нотки в голосе матери, — прощай, моя
девочка, — снова ласково проговорила Нина Владимировна, обнимая Тасю, — старайся вести себя хорошенько и хорошо
учиться.
—
Учились чему-нибудь из географии? — повторил свой вопрос учитель, с удивлением разглядывая черноглазую
девочку, не умевшую ответить ему.
— Ну, и отлично! — обрадовался, в свою очередь, отец. — Ты умная
девочка и не будешь слишком скучать… Ведь
учиться необходимо, дитя… да и потом — семь лет институтской жизни пролетят так быстро, что ты и не заметишь.
— Пойдем, дитя мое, я познакомлю тебя с подругами, — прервала мои размышления начальница. — Ты увидишь, как тебе хорошо и весело будет расти и
учиться с другими
девочками.
В школе они застали послеобеденный класс.
Девочки и мальчики
учились вместе. Довольно тесная комната была набита детьми. И тут стоял спертый воздух. Учитель — черноватый молодой человек с чахоточным лицом — и весь класс встали при появлении Станицыной.
— Марья Орестовна, вы уж вашего супруга воспитывайте в византийских традициях, а меня оставьте. Перебирать это старье мы не будем. Для меня московские обыватели одинаковы. А что вы хорошо
учились девочкой и с умными господами дворянами беседовали — это при вас останется.
Костя был сын троюродного племянника генеральши, а Маша — дочь чуть ли не четвероюродной племянницы. И мальчик, и
девочка были сироты и взяты Глафирой Петровной в младенчестве. Дети были неразлучны, и вместе, Костя ранее, а Маша только в год нашего рассказа,
учились грамоте и Закону Божию у священника церкви Николы Явленного, благодушного старца, прозвавшего своих ученика и ученицу: «женишек и невестушка». Это прозвище так и осталось за детьми.
Маленький Ося
учился вместе и подавал
девочкам пример прилежания. Он обладал выдающимися способностями.
Двенадцатилетняя дочка Петухова, Марфушка, была прехорошенькая
девочка и успешно
училась в гимназии: «литературная» кровь, видимо, в ней не говорила.
Она казалась им настоящей великаншей. В третьем классе
учились девочки приблизительно от одиннадцати до четырнадцати лет. Вновь поступавшей можно было с успехом дать все семнадцать. И притом это коричневое, грубое, обветренное лицо… Эти огромные руки… Они, скорее всего, подходили какой-нибудь ремесленнице, чернорабочей, но отнюдь не гимназистке.
Девочки торопливо повторяли заданное к предыдущему уроку по физике. Учитель был из «лютых» и требовал твердых ответов по своему предмету. Его боялись и
учились у него прилежнее, зная, что у Арсения Ардалионовича очень легко можно схватить «кол».